Он был явно не жилец — слишком нежный и хрупкий, как болезненный породистый зверь. У него была дорогая кожа под крокодила, но мужицкой надежности в нем не было; как только я подсоединяла к нему внешний диск или принтер, он пугливо отключался, а потом требовал тщательно проверить, не повредился ли в его женственном нутре какой-нибудь важный изгиб. Память его была слаба, усталость рано сражала его батарею, а вскоре он и вовсе начал вместо сна впадать в глубокий обморок. Однажды он не проснулся вовсе.
Когда домашние методы реанимации не сработали, я отнесла его остывшее худенькое тельце в ремонт. Там мне сказали, что я должна буду расстаться с ним как минимум на неделю, а то и на две. Он оказался редкой птицей с редкими запчастями. Но я ожидала худшего и потому скорее обрадовалась.
Трудности начались в тот же вечер, дома. Я не курю, пью я редко; потребность в снотворном меня миновала; шоколад я не очень люблю, и у меня нет телевизора. Я даже могу прожить какое-то время без кофе и итальянских комиксов «Дилан Дог». Но тут мне стало чего-то остро не хватать. Ноги сами несли меня к столу, центр которого оставался странно пустым, и туда тянулись осиротевшие провода.
Я попробовала положить на это пустое место лист бумаги, взяла ручку. Я даже написала от руки несколько слов. Я пока еще могу это делать. У меня даже целый ящик стола забит новыми шариковыми ручками. Правда, слова не сложились в фразу. Грамматически законченные фразы от руки я не способна написать с 1993 года, когда компьютер впервые стал спутником моей жизни. Может быть, даже и с 1980-го, когда я начала жить с постоянно открытой пишущей машинкой, но, мне кажется, тогда все зашло еще не так далеко.
Сейчас слова оставались некими надеждами на мысль, жалкими вехами, для соединения которых в единое русло фразы мне отчаянно требовался хоть какой-нибудь клавишный инструмент. Или, впрочем, инструмент голосовой; такие наброски я могу импровизированно озвучить в виде доклада на какой-нибудь конференции. Пропеть, по сути дела; главное в этих чертовых докладах — это не останавливаться, разве что, чтобы набрать воздуха. Но выпевать целостные фразы у себя дома — это уже было слишком. Не настолько я сошла с ума.
Или настолько? У меня, как мне вдруг показалось, началась ломка. Я не знала, чем заняться. Перемыла всю посуду, убрала квартиру. Подумала и убрала снова. Изучила, какие книги стоят на наиболее доступных по высоте книжных полках. Попробовала какие-то из них раскрыть и почитать.
Это довольно неплохо пошло со стихами, особенно авангардистского характера, так как они обычно коротки. С такими книгами, где текст занимает целую страницу почти без разбивки на абзацы, а потом другую, а потом еще и еще, дело шло хуже. Через каждые полстраницы у меня начиналось странное сосание где-то в районе поджелудочной. Моя поджелудочная — мне кажется, это была она — страшно хотела куда-то кликнуть. Куда угодно. В самый разгар истории Катюши Масловой мне очень хотелось узнать, какая погода сейчас в Майами, куда я не еду, а через две минуты — какая пробка на Второй Брестской, куда я не еду тоже (но это слава богу). Мне также почему-то ужасно хотелось посмотреть, сколько предложений дешевой виагры пришло в мой спам-ящик, который я обычно вообще не открываю.
Я всю главу не могла отвлечься от этой виагры. Она все время огромным пузырем всплывала в моем мозгу, заслоняла Катюшу Маслову, заслоняла подлежащие и сказуемые. Я все время чувствовала себя на связи с кем-то или чем-то, кто размахивал в моем мозгу огромным пестрым веером, создавая вместо мыслей тревожный ветер, пустоту и шум. Я поняла, что серьезно больна.
Наутро шум в голове и ежеминутные позывы в почту еще продолжались, но пошли и другие, странные симптомы. Я вдруг начала чувствовать фактуру материалов вокруг себя. Я также начала слышать голоса. Не мистические, а реальные, на улице, у мусорного бака. Я увидела, что происходит за окном. И вдруг почему-то — галлюцинаторно — запахло мандаринами, заскрипел и заискрился снег, застучала та самая пишущая машинка, загорелась лампа с оранжевым абажуром и зазвонил городской, с круглым диском телефон.
Откуда-то возникло время. Не то, старое доброе, а просто время жизни и мысли. Которого сегодня у нас нет.
Автор — шеф-редактор раздела «Искусство» интернет-портала openspace.ru