В К-ской области (ну и не в ней одной, конечно) есть такие глухие места, где люди непонятно чем живут. Сельское хозяйство вокруг умерло, заводы давно встали. Пенсионерки (мужчины до пенсионных шестидесяти там доживают редко) хотя бы получают пенсию, а вот на что пьют те, кому еще не повезло получить инвалидность, — загадка.
Но это все банальности, а есть и парадокс: если одному из тех, кто пьет неведомо на что, предложить тысячу рублей за, положим, колку дров или покос заросшего бурьяном небольшого участка, этот бедняга, одетый в серые рваные тряпки, важно наморщится да и скажет, что за такие жалкие деньги ни колоть, ни косить не станет.
Таджиков же и других бывших советских людей, затрагивающих российское национальное самосознание, в этих местах почти нету, поскольку нету платежеспособного спроса на их работу.
Думаю, что большинству российских слуг кажется, что они заслуживают лучшей доли Ну зато места замечательные. Некоторые москвичи и калужане приезжают пожить на лето, правда, молоко везут с собой в пакетах, стерилизованное, и картошку тоже везут, и тушенку — будто в поход в глухой лес: местные ничего не производят на продажу, едва себя-то обеспечивают.
Кажется: вот бы организовать тут сферу услуг; а может, даже попытаться развить модную отрасль экологического туризма, поскольку и грибы, и ягоды, и охота, и рыбалка, и даже какие-то минеральные воды есть, а земля, отдохнувшая от земледельцев, представляет собой мечту органического агропроизводителя.
Но нет. А на вопрос «Почему?!» ответ такой (со вздохом): «Это же мы что, в слуги должны пойти? Мы не на помойке себя нашли».
И это, извините за пафос, главная беда российского государства, а вовсе не дураки и дороги. Двадцать лет уже Россия самостоятельная страна, живущая вроде бы как по рыночным принципам, основной из которых — ласковое и искреннее внимание к клиенту, потому что клиент — это оборот, а оборот — это деньги, а деньги — это смысл рынка. Русский же сервис состоит или в сладенькой (почти гаденькой) улыбочке и уменьшительно-ласкательных суффиксах, или в грубой отрывистой речи и постной физиономии; ни за теми, ни за другими не разглядеть ничего клиентоориентированного, даже если оно имеется в виду.
Почему, спрашивается, редко удается наладить здоровое, нормальное отношение к потребителю-посетителю? Почему обычно клиент выступает эдаким просителем? Думаю, что российским слугам не хватает чувства собственного достоинства. Думаю, что большинству российских слуг кажется, что они заслуживают лучшей доли, неведомо какой правда. Эта кажимость, замечу, не гаснет со сменой поколений, а даже, сдается мне, усиливается: все чаще не только официанты и секретари, но врачи и учителя чувствуют, что их гордые души задевает их служебное положение. И потушить этот душевный пожар может только значительная сумма денег.
«Не на помойке себя нашли».
И кстати: повывелось слово «слуга»-то! Скажешь кому-нибудь, что-де вот, у нас служанкой работает забавная девушка из Узбекистана, бывшая учительница английского языка, — удивляются: как ты ее так называешь? Какое оскорбительное слово! Отсюда и ниоткуда больше происходит и коррупционное сознание подавляющего большинства взяточников. Чтобы оказать кому-нибудь услугу — путь она и полагается по закону, — да ни за что; точнее, раз уж я так унижаюсь (как бы говорит себе коррупционер), то за большие, запредельные деньги; а раз деньги запредельные, то можно и на закон наплевать.