Странное выдалось интервью. Беседовали с креативным директором и известным телеведущим в кафе, где одна из мэтров вятской журналистики в тот вечер отмечала свой юбилей. Столы завалены цветами, с детства знакомые лица телевизионщиков с поздравительной улыбкой всплывают из-за каждого угла, за соседним столиком местные музыканты горячо обсуждают творчество своей группы, какофония звучащего из приемника хита и настраиваемых где-то в недрах заведения инструментов окончательно лишают меня возможности нормально воспринимать слова Романа. Чувствую себя кортасаровской Магой в этом потоке людей, звуков и мыслей, с трудом включаю Гульнару Гарипову.
– Вернулся я в кризис 2008 года, когда в Москве произошло сокращение рекламных агентств, были шок и паника. Я состоял в команде, которая должна была заниматься будущим двух радиостанций. Тогда все эти проекты мягко прикрыли, хотя один мы все-таки успели запустить – это «Рок-радио» в Москве. Всё, что мне потом предлагали в столице, было не столь высоко оплачиваемо и не столь интересно. И я решил, что за такие деньги найду работу и в Кирове. За мной был шлейф известности и опыта, ко мне сразу обратились несколько организаций, пришлось делать выбор между четырьмя рекламными агентствами и тремя радиостанциями. Я выбрал самое маленькое агентство, о котором узнал накануне. Мне в равной степени не хотелось стоять на месте и менять работу, скажем, на завхоза (кстати, может быть, и более денежную). Я прекрасно помню первую продажу: мы сделали ролик, который сразу привлек кучу клиентов. Потом стали потихоньку развивать направление видео и ТВ-рекламы, совершенствовать навыки радио-рекламы, появился свой композитор.
– И кто же вам пишет музыку?
– Женя Трухин. Как в Кирове обычно заказывается музыкальный ролик? Клиент говорит: «Вот моя любимая песня группы «Земляне», на эту мелодию нужно написать текст про мои гвозди, трусы или валенки». Мы по такому пути не идем, стараемся делать самостоятельный продукт, у которого есть своя музыкальная канва, аранжировка, инструменты, вокалист. Агентство полностью укомплектовано работниками, которые выполняют ту или иную функцию. Расширили креативный отдел, получился большой штат даже не на уровне Кирова. Непрерывно учимся. Сейчас вот еду в Минск на фестиваль рекламы.
– Белорусы теперь что, законодатели рекламной моды?
– Там будут специалисты со всех регионов. Дело в том, что в Кирове по рекламе наблюдается большой застой. Если посмотреть местные ролики, а большинство их производят местные СМИ, то строятся они по одному шаблону. Выходит продавец магазина, ряженая в платье, которое ей совершенно не идет, вертится и с чудесной вятской низкой челюстью говорит, что у них изумительный ассортимент и низкие цены. Ну и, там, что-нибудь про дыхание весны, – в общем, вся эта блевота. Рекламой у нас занимаются совершенно не те люди, и тут даже вопрос не в профессионализме. Есть люди, не имеющие никакого образования, но они предрасположены для работы в рекламе: таких можно поискать среди выпускников филфака. Чтобы правильно оформить рекламное сообщение, нужно знать русский язык и много читать. Я, когда принимал себе первого помощника, взял барышню после того, как она честно призналась, что у нее плохо с грамматикой, но книжки она читает. Если человек много читает – это уже говорит о многом. Клиенты у нас тоже оригинальные. Приходят, заказывают ролик, ты делаешь то, что считаешь нужным, а заказчику не нравится. Какие аргументы? «Да жена сказала – отстой». «А кем она работает?» «Да, ни хрена она не работает, домохозяйка». На этом строится большая часть рекламного бизнеса в Кирове. Или ещё пример: «Давайте утвердим рекламную концепцию, когда мой главный бухгалтер подойдет». «А зачем она нам нужна?». «Ну, она вообще такая умница, стихи пишет». Я не пытаюсь хаять кировский рекламный рынок, потому что если заглянуть дальше за Уральские горы, там всё в разы хуже, можно прикрывать лавочку и уходить в Тибет. Там другая Россия, это Север, где люди большую часть жизни зарабатывают кучу денег, а в отпуске ужираются в Кирове, Турции или Египте.
– Недавно беседовала с Костей Садаковым. Визитной карточкой его агентства можно назвать рекламу «главного по инструменту». А для вас какой ролик самый яркий, креативный и эффективный?
– Не могу сказать. Я не помню те ролики, которые писал вчера, есть понятие определенного конвейера. Очень многие ошибочно ставят знак равенства между рекламой и креативом. Настоящая реклама – это не та, которая снесла башку. Вот, круто, бегемот синий пролетел… А люди купили продукцию? Нет. Человек далеко не в каждом возрасте может воспринимать креативную рекламу, чтобы потом купить продукт. Креатив хорош для молодежи. Но если мы говорим о молодежи – то что мы можем им продать? Много семечек. Взрослый человек креатив воспринимает в очень аккуратной и проверенной дозе. В рекламе главное – это математика и логика. Посчитать количество контактов – и логично привести клиента через рекламное сообщение к товару, к магазину. У всех есть потребности. Вот, скажите, вам нужна дрель?
– Спасибо, у меня уже есть.
– И большинству сидящих девушек в этом кафе она тоже не нужна. А если мы скажем, что эта дрель легкая, она хорошо ложится в женскую ручку, стоит ровно столько, сколько хорошая помада и в тот момент, когда грабитель подкрадется к вам, вы успеете достать ее из сумочки и вонзить ему в мозг? Тут нет креатива, но барышни задумаются. Я сам неуч, я к этому опытным путем прихожу. Почему мне нравится сидеть здесь и заниматься рекламой? Потому что опытным путем достигается очень многое. Реклама – это баланс между скучным конкретным предложением для тех, кому это нужно, и тех, кого это может потенциально заинтересовать.
– Слушая вас, не верится, что вы самоучка. Что же движет вашим интересом?
– Пытливость. Пытливость ума с самого детства и не более того. Я всегда был маленький тщедушный мальчик, и мне нужно было завоевывать внимание и уважение со стороны сверстников, добиваться того, чтобы девочки в детском саду хотели меня целовать. Я уже тогда понимал, что девочки – это круто. Еще я понимал, что нужно завоевывать внимание взрослых, потому что они веселятся, а ты сидишь в детской комнате. Как пробить путь к этим взрослым, как завоевать их внимание чем-то более оригинальным, нежели встать на табуретку и прочитать стих? Эта пытливость ума меня преследовала лет до двадцати пяти. Сейчас я скатываюсь в бытовуху, во многом из-за огромного количества жалоб, просьб со стороны и рекламодателей, и гостей передачи. Они жалуются на бытовуху, и я понимаю, что это показатель определенного взросления, необходимого для общества. Но не для меня, мне это на хрен не надо. То же и с программой: сначала было весело, потом какие-то политики стали появляться, упыри и вурдалаки.
– А внимание каких девочек вам хотелось привлекать в детском садике – самых популярных или вы уже тогда оригинальничали?
– Популярных. И сейчас тоже. Это, наверно, естественная вещь. Мы же всегда выбираем тех, кто выделяется ростом, цветом, грудью. Конечно, поражают барышни, у которых внутри оказывается что-то еще. Сейчас этот пункт стал особенно важен. Раньше целью было соитие. Тогда нравились те девушки, которые могли по морде врезать – это типичная женская черта, у взрослых она проявляется в словах, в мелком подтексте. Круто, она меня ударила, проявила внимание. Здесь как раз поговорка верна: «бьет, значит, любит», – но исключительно со стороны женского пола, со стороны мужчин насилие неприемлемо. Она бьет и будет бить до тех пор, пока не вышибет из тебя всю дурь и не сделает тебя похожим на тот удобный коврик, на который можно сложить вечером уставшие ножки.
– Ну, насчет удобного коврика – это больше мужская мечта о пресловутом «крепком тыле»…
– Да, есть мужики, которые часто говорят в адрес своих жен: хочу, чтобы она была тихая, никуда не лезла, для меня это будет гарант стабильности: я приеду домой, скину ботинок – его поймают, нальют борща, погладят по голове, включат футбол. Может быть, мне и хотелось бы, чтоб однажды так произошло. Но в этом и состоит достоинство настоящей женщины: она, когда поймет, что мне это нужно, – сделает. Но завтра я получу по башке за то, что позволил ей проявить эту слабость. Хотя в нашем обществе все еще принято думать: раз ты мужик, должен бабу-то свою держать в руках. Так, по крайней мере, говорят в саунах.
– Вы очень удивите меня, если скажете, что посещаете сауны.
– Нет, я туда не хожу, но знаю, о чем речь. Я рано начал входить во взрослые компании и все это видел, мне интересно общаться с людьми, которые старше, мудрее. Что касается саун, я знаю ситуацию: в Кирове их много, они не пустуют, проституция там неплохо развита. А отсюда и идет: «держи жену в руках». Здесь вопрос культуры нашего отдыха, то, как мы умеем расслабляться.
– А сами вы умеете?
– Нет, мне для этого придется перед многими объясняться с пеной у рта. Чтобы расслабиться, нужно лежать дня два, тупить в угол, в телек, – не считывая информацию, а просто для того, чтобы что-то мелькало, переключать его с частотой один клик в три секунды. Тогда я буду счастлив. Или взять очередную хорошую книгу и затупить с ней дня на три. Но так не бывает, всегда найдется человек, который скажет: а ты почему ничего не делаешь?
– Интересно, а творческий человек «скатывается в бытовуху» как-то по особенному?
– У меня очень плохо быт устроен, и я плохо к быту приспособлен. У меня есть много друзей, у которых четко зафиксировано: купили машину, квартиру, дальнейшие планы – эту машину и квартиру поменять на другие. Я со своей стороны могу делать только следующее: у меня есть столько-то денег – нате. Сколько еще надо? Пойду, посмотрю, как их заработать. Получается в общем звучании, что я пытаюсь сделать так, чтобы от меня отвязались. Жена занимается бытовыми проблемами. Она говорит: «Тебе нужно встать во-столько, надеть штаны, взять деньги, сесть в такси, доехать из пункта А в пункт Б, где ребенку сделают пломбу». Я это делаю и постоянно перезваниваю – правильно ли? Наверно, это удобная форма псевдодебилизма, сохранения меня в целостном психологическом балансе. Я при этом понимаю, что квартира важна, и машина, особенно сейчас, необходима. Но в какой-то момент, как осел, упираюсь и ничего с собой поделать не могу. Естественно, в жизни появляется быт как необходимость. Есть четыре угла, ты натыкаешься на утюг, которым можно что-то погладить, на плиту, на которую надо поставить кастрюлю. Я иногда с удовольствием это делаю, но если меня просят об этом, то возникает внутреннее противостояние. Дело вот в чем: когда я искренне хочу всё сделать сам, то редко появляется повод. Когда меня к этому принуждают – обижаюсь: я же тогда хотел, а этого никто не оценил. Опять я выгляжу уродом и тираном. По работе – почти то же самое.
– Вы весьма наглядно описали то, чего от вас ждут окружающие. А сами-то чего хотите?
– Со мной проводили тренинг: «пойми, что ты хочешь, и тебе станет легче». Вышло, что я хочу дописать книгу, которую начал четыре года назад, а потом забросил.
– Что за книга?
– Роман из трех частей, ее жанр – условная фантастика, построенная на автобиографии. Причем там нет конкретной привязки ко времени. Но по диалогу, языку, реквизиту, получается конец XIX -начало XX века.
– И какой вы в этом романе – идеальный Роман, которого хотели бы видеть, или скорее, тот, которого ото всех прячете, боитесь его в себе?
– Тот, которого я не могу полностью предъявить народу со всеми его болячками, страхами и с тайным желанием жить в том времени. Я долго над этим думал в период полового созревания, не мог отвязаться от мысли, что мне очень нравится та эпоха, в том числе по авторам. Большинство писателей, которых я действительно люблю, творили в Золотом и Серебряном веке. Есть две категории любимых писателей: те, которые лежат рядом с дверью в туалет и перечитывать которых можно с любой строчки: Жванецкий, Зощенко, Аверченко, Тэффи, частично Булгаков. А есть такие авторы, которых я люблю, но читал достаточно давно. Слава Богу, тогда хватало времени прочитывать их целыми собраниями сочинений, потом искать редкости. Так было с Гоголем, Шукшиным, Маяковским, Андреем Платоновым. Нравится Кутзее, я случайно на него напоролся, прочитал порядка десяти книг. Нравится Умберто Эко, – правда, я для него еще маловат. Айзек Азимов – он из тех писателей, которыми нужно переболеть. Вопрос о книгах немножко ложный, потому что я очень боюсь тех людей, которые на это вопрос отвечают четко и уверенно: «Лев Николаевич Толстой», – и ты понимаешь, что это диагноз.
– Недавно у вас на передаче побывал Борис Павлович, вы обсуждали его проект «Почему я (не) уеду из Кирова». Если бы вам задали этот вопрос – что бы ответили?
– Сейчас я точно никуда бы не поехал. Там этот вопрос задавался молодым людям, не обремененным семейными обязательствами и трудовыми договорами. Если взять меня, свободного от социальных обязательств, в состоянии выпускника – уехал бы. Потому что знаю, что москвичи – более честные люди, более открытые и даже наивные. Они цепляются за взаимоотношения, за искренность. Здесь, в Кирове, очень много красивых девиц, которые находятся в поиске. При том, что женщин, по статистике, всегда больше – можно позволить себе выбирать из множества достойных представительниц женского пола. Поэтому мы жируем: вот, с этой не получилось, дурой оказалась, найду другую. У нас разводов после года совместной жизни очень много – и то лишь потому, что тупо дотянули до годовщины. В Москве сложно найти человека, который тебе подходит, устраивает по разным признакам, вот люди и цепляются друг за друга. Поэтому, когда ты едешь в метро, видишь странные пары: девочка откровенно толстая, не следит за собой, видно, что они друг другу не подходят вообще. А вот в рабочих отношениях у москвичей всё строго. У нас же наоборот: дома выстраиваются жесткие взаимоотношения, а на работе – прям семья родная, на корпоративе все перецеловались. Мы очень недоверчивые по менталитету. Мы хитрые рыжие вятские мужики с прищуром, отсюда все эти поговорки. В Москве новому человеку искренне рады. Почему бы остался в Кирове? Здесь можно еще строить, что-то делать. Как раз Борис Павлович об этом и говорил – здесь непаханое поле, а мы, живя здесь, видим только болото экскрементов. Нам кажется, что если что-то есть в другом городе, то это предел мечтаний – надо срочно ехать туда.
– Вы склонны к рефлексии?
– К переоценке внешнего мира через себя я склонен. Выносить что-то из внутреннего мира – тоже, потому что я достаточно эмоциональный человек, которому постоянно что-то хочется сказать. Я – как и любой другой – человек особенный и не всегда понятный другим. Хочется быстрее сказать о себе как можно больше, чтобы он от тебя отстали и перестали удивленно смотреть: я нудист, у меня геморрой, люблю брюнеток, плачу по ночам, смотрю на звезды. И это я переживаю в данный момент – все понятно? Я очень много переживаю и сопереживаю.
– Это не мешает в жизни?
– Мне – нет, другим – да. Я с этим живу уже тридцать лет, что ж мне теперь – меняться?
– То есть вы относитесь к счастливой категории людей, которые себя принимают такими, какие они есть, и не мечтают избавиться от собственных недостатков?
– С одной стороны, бороться со своими недостатками – это правильно. Но правильно для кого – для социума? Да. А для тебя самого – нет. Отсюда происходят комплексы, эгоизм, неудовлетворенность, обиды на всех. Если я борюсь со своими недостатками, то мне плохо – ведь это насилие над собой. Если я меняю себя, мне неудобно. Я принимаю антидепрессанты, хожу на массаж, пью водку из горла. Борешься с одним недостатком – вылезают еще пятьдесят, получается замкнутый круг. И вот перед вами уже старик, который говорит: «Я столько лет проработал на этом заводе, а он мне такую пенсию дает», – обижается на внуков, детей. Я человек, который любит себя и смирился с условными недостатками. У нас нелюбовь к городу идет из-за нелюбви к себе. На человека, который любит себя, всегда приятно смотреть, даже если он разбрасывает вокруг себя гранаты. Такие люди в истории были и вели за собой тех, кто не любил себя. А дальше идет строчка из «Pink Floyd»: «We don’t need no education...». Вот и мы – ходим строем, бурчим. У меня года два назад была проблема – я боролся со своими недостатками. Но рядом, к счастью, оказалась любимая женщина, которая сказала: «Сколько бы в тебе говна ни было, в тебе есть много хорошего, займись им. Потому что пока ты ковырялся в своем дерьме, ты это хорошее всё забрызгал, кому ты такой нужен?».
– «Pink Floyd» слушаете до сих пор, или строчки сидят в мозгу как показатель некоего культурного уровня?
– С музыкой дело обстоит, как с писателями: есть та, которую сейчас слушаю, а есть та, с которой начинал. Уместно сперва говорить о второй: это «The Beatles», «The Rolling Stones», «Pink Floyd», «Deep Purple», «Led Zeppelin», «Black Sabbath». Это – базис, который позволяет мне слушать другую музыку, современную. Я могу ее полноправно слушать, не разбираясь, давать оценку не на уровне эмоций, а фундаментально по частичкам разобрать и насладиться. Мне еще помогает то, что я играл в оркестре русских народных музыкальных инструментов. Представьте: сидят 50 человек и одновременно что-то жмут – получается красивый, большой и вкусный аккорд, а ты видишь партию каждого и знаешь: вот, сейчас он долбанет соль, а я долбану до, и ты сходишь с ума от этого процесса. В 90-х годах пошли «Nirvana», «Smashin’ Pumpkins», я с теми посидел, потом с этими. Сейчас – инди-рок. Можно сказать, что слушаю современную музыку.
– В каких странах вам хорошо?
– А я нигде не был, кроме Украины и Белоруссии. Не потому, что не хотел, или не было денег, – скорее, не было момента и человека, с которым можно выехать. Сейчас всё это есть, делаю загранпаспорт. И мне не важно, куда с ним ехать. Я с удовольствием поездил бы по своей стране. Прежде, чем переться от таиландских трансвеститов, египетских арабов или от чешского пива, надо понять то место, где ты живешь. Почему у нас все плохо? Потому что среднестатистический россиянин вырвался раз в год в Египет, там ему массировали ноги, было чисто, можно гадить – и никто ничего не скажет, нажраться на халяву и орать, что немцы козлы. Дома ничего этого нельзя: за выпивку надо платить, за крики – в милицию заберут, всюду грязь. Мы перестали верить, что у нас может быть что-то хорошее. Самое обидное, что путешествовать по России в 2-3 раза дороже, чем по Европе, Египту или Турции. Сейчас я готов к выезду. Я уверен в той стране, где живу, знаю российские города, мне приятно будет возвращаться в свой угол.
Беседовала Гульнара Гарипова,
Респектабельная газета The Конкурент